• Главная
• Наука об Алкоголе
• Без зазрения совести

Без зазрения совести

 У Карла Маркса в первом томе «Капитала» есть такие слова: «Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы»[1].

Торговля алкогольными напитками давала как раз такие прибыли, ради которых капиталисты всех стран были готовы идти на что угодно. Даже некрепкие виноградные вина были издавна настолько выгодным товаром, что в Италии еще во II веке до нашей эры доходность от виноградарства была выше, чем от любой другой сельскохозяйственной культуры.

Когда же после открытия чистого винного спирта стали производить еще и крепкие алкогольные напитки, они сразу же заняли в товарообороте одно из первых мест. Ибо теперь алкоголь стал к тому же более «удобным» товаром. Ведь одно дело везти, предположим, большие бочки виноградного вина, которое содержит 11—12% алкоголя, а другое, если в этих же бочках можно уместить в 3 — 4 раза больше алкоголя, спрятанного теперь в сильно действующих напитках, где содержится 40—60% этого яда.

В эпоху освоения Земного шара, когда различные экспедиции открывали новые земли и началось закабаление местных жителей, алкоголь сыграл особо зловещую роль, стал верным пособником завоевателей. Порабощая народы Америки, Африки, Австралии и ряда других стран, колонизаторы привозили туда вместе с оружием и хлыстом евангелие и спирт. Как это происходило, красочно повествует знаменитый французский писатель Проспер Мериме в своем известном рассказе «Таманго».

«Капитан Леду велел отвезти себя на берег и отправился с визитом к Таманго... После обмена учтивыми приветствиями, полагающимися в таких случаях, юнга принес корзину с бутылками водки; они выпили, и капитан, чтобы расположить к себе Таманго, подарил ему красивую медную пороховницу, украшенную рельефным изображением Наполеона. Подарок был принят с подобающей благодарностью; все вышли из хижины, уселись в тени, поставив перед собой бутылки с водкой, и Таманго подал знак привести невольников, предназначенных для продажи...

...Чем больше пил француз, тем меньше предлагал он за невольников; чем больше пил африканец, тем больше он уступал. Таким образом, когда корзина опустела, они договорились. Дешевые ткани, порох, кремни, три бочки водки и пятьдесят кое-как отремонтированных ружей — вот что было дано в обмен на сто шестьдесят рабов...

...Оставалось еще около тридцати невольников — дети, старики, больные женщины... Не зная, что делать с этим хламом, Таманго предложил его капитану по бутылке водки за штуку. Леду... взял из тридцати рабов двадцать самых худощавых. Тогда Томанго стал просить только по стакану водки за каждого из десяти оставшихся...»

В дальнейшем совершенно опьяневший Таманго подарил капитану свою любимую жену, а потом и сам, еще не придя в себя от выпитого, оказался закованным в цепи среди проданных им же невольников.

Дурман алкоголя помогал завоевателям затемнять сознание порабощенных народов, ослаблять их духовным и физические силы и тем самым способствовал укреплению господства завоевателей над коренным населением. Недаром один из островов, на котором сейчас расположен крупнейший город США Нью-Йорк, называется Манхаттан. На языке индейцев, бывших когда-то хозяевами этих мест, слово Манхаттан означает — земля, на которой мы все опьянели. Жестокая эксплуатация, резкое ухудшение условий жизни порабощенных народов, которые принесла с собой колонизация, в сочетании с нередко насильно распространяемыми завоевателями алкогольными напитками вызывали болезни и вымирание.

Чем дальше, тем больше продолжается спаивание колониальных народов. Так, по данным 25-го Международного конгресса по борьбе с алкоголизмом, экспорт спиртных напитков в Центральную Африку только за период с 1938 по 1953 г. возрос в 7 раз.

Спиртные напитки получили особенно широкое распространение с тех пор, как общество разделилось на классы, на господ и рабов, на угнетателей и угнетенных. Слишком тяжела и безрадостна жизнь большинства людей в классовом эксплуататорском обществе. Поэтому бедные часто ищут в алкоголе средство забыть свои горести и заботы; богатые пьянствуют, пытаясь утопить в вине и разврате свою духовную пустоту и скуку от пресыщения.

Наиболее грозные формы злоупотребление алкоголем приобретает в период капитализма. Алкоголизм в капиталистических странах становится настоящим социальным бедствием. У многих трудящихся стремление к опьянению появляется как результат безрадостной жизни и непосильного труда, страха перед постоянно грозящей безработицей, унизительного сознания общественного неравенства, низкого уровня культуры и отсутствия возможности интересно отдыхать. Пьянство ревностно поощряется правящими классами как источник немалого дохода от торговли спиртными напитками и средством одурманивания сознания трудящихся, широко используемое в эксплуататорском обществе наряду с религией, не зря названной «духовной сивухой».

В условиях капиталистического общества алкоголизм и нищета есть следствие социального неравенства, жестокой эксплуатации трудящихся. Смехотворны поэтому утверждения некоторых буржуазных социологов о том, что якобы нищета населения является следствием большого употребления алкогольных напитков.

Социальные корни алкоголизма с исчерпывающей ясностью вскрыты классиками марксизма-ленинизма. В своей работе «Положение рабочего класса в Англии» Ф. Энгельс писал: «Усталый и истощенный рабочий возвращается с работы домой. Он приходит в свое неуютное, сырое, непривлекательное и грязное жилище. Ему настоятельно необходимо развлечение, ему нужно что-нибудь, ради чего стоило бы работать, что смягчало бы для него перспективу завтрашнего тяжелого дня... Тело его, ослабленное плохим воздухом и дурной пищей, настоятельно требует какого-нибудь стимула извне... Но помимо этих скорее физических причин, заставляющих рабочего пьянствовать, здесь влияет еще пример большинства, небрежное воспитание, невозможность оградить молодых людей от искушения, во многих случаях прямое влияние предающихся пьянству родителей, которые сами дают водку детям, уверенность, что под влиянием винных паров забудешь на несколько часов нужду и гнет жизни, как и сотни других обстоятельств... Пьянство перестало здесь быть пороком, за который можно обвинять того, кто им заражен: оно становится... неизбежным последствием известных условий, влияющих на безвольный объект, безвольный, по крайней мере, в этих условиях. Пусть за это отвечают те, кто сделал рабочего таким объектом»[2].

Эксплуататоры, спаивая народ, извлекают двойную выгоду: получают прямой денежный доход от производства и продажи спиртных напитков и, способствуя одурманиванию сознания трудового народа, ослабляют его революционную активность.

Чем дальше углубляется кризис капиталистического общества, тем большего распространения в нем достигает алкоголизм, тем больше вырастает производство и потребление спиртных напитков. Мировая продукция пива, например, выросла с 9,4 литра на душу населения в 1929 г. до 12,9 литра в 1953 г. А в США она увеличилась за это же время с 7,5 литра до 42 литров, более чем в 5 раз. Во Франции число лиц, употребляющих самогон, увеличилось с 90 тыс. человек в 1869 г. до 3 млн. в 1950 г. В Федеративной Республике Германии потребление шипучих вин возросло с 6 млн. бутылок в 1950 г. до 17 млн. бутылок в 1953 г.[3]

Наиболее широкого распространения достигает алкоголизм в странах с высоким уровнем капиталистического развития. Так, по данным того же 25-го Международного конгресса по борьбе с алкоголизмом, на который мы ссылались выше, потребление водки в США только за 6 лет (с 1949 по 1955 г.) возросло в 15 раз. В 1960 г. количество людей, страдающих от алкоголизма, достигло в этой стране 8 млн. Каждый год статистические организации США регистрируют около полумиллиона новых алкоголиков. Имеются данные, свидетельствующие о том, что средняя продолжительность жизни алкоголиков в США на 20 лет меньше, чем у непьющих. Как заявил недавно профессор университета Э. Айви (штат Иллинойс), алкоголизм — одна из самых серьезных проблем американского здравоохранения; по своей значимости она следует непосредственно за проблемой сердечно-сосудистых и раковых заболеваний.

Развитие капитализма в царской России, как и в других странах, сопровождалось все возрастающим производством и потреблением алкогольных напитков, главным образом водки. Тайную цель такой политики правительства откровенно сформулировала еще царица Екатерина II, когда заявила: «Пьяным народом легче управлять». Вот почему из года в год повсеместно увеличивалось число кабаков и других питейных заведений. Передовые русские люди называли политику царского правительства политикой спаивания народа, а царский бюджет — пьяным бюджетом. И действительно, прибыль казны от продажи водки благодаря существовавшей в России винной монополии покрывала до 30% государственного бюджета. С 1895 по 1913 г. количество выпиваемой водки на душу населения увеличилось с 0,52 до 0,66 ведра в год. В эти годы стоимость всей потребляемой населением России водки составляла 200 млн. рублей, население же уплачивало за нее царской казне 900 млн. рублей.

О тяжелых условиях труда и жизни рабочих в царской России и о распространенном среди них пьянстве образно писал А. М. Горький в своем бессмертном произведении «Мать»:

«День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и — был доволен... Усталость, накопленная годами, лишала людей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки... Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били их, не щадя кулаков. Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармонике, пела похабные некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом люди пьянели быстро, и во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди из-за пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка — убийством...

...Ругали и били детей тяжело, но пьянство и драки молодежи казались старикам вполне законным явлением, — когда отцы были молоды, они тоже пили и дрались, их тоже били матери и отцы. Жизнь всегда была такова, — она ровно и медленно текла куда-то мутным потоком годы и годы и вся была связана крепкими, давними привычками думать и делать одно и то же изо дня в день»[4]

В этом же произведении Горький пишет о том, что пробуждение революционной сознательности у трудящихся сопровождается тягой к образованию, к культуре, ростом чувства собственного достоинства и освобождением разума от одурманивающего его пьяного угара.

В не менее тяжелых условиях проходила жизнь крестьян царской России, задавленных громадными податями и выкупными платежами, страдающих от безземелья, от бесправия и бескультурья.

Растущая нищета, разорение, неурожаи и голод — все толкало крестьянина в кабак, заставляло его искать мнимого утешения в самоодурманивании.

Царский гнет жестоко сказывался на положении многочисленных нерусских народностей России. Они были совершенно бесправны, подвергались всяческим унижениям, их национальная культура умышленно подавлялась. Царское правительство усиленно разжигало национальную рознь, натравливало народы друг на друга с целью отвлечь их внимание от революционной борьбы и помешать им ясно увидеть лицо истинного своего врага. С той же целью царские чиновники, капиталисты и помещики спаивали нерусские народности, а также поощряли водкой бандитов из «черной сотни», стремясь спровоцировать очередные погромы.

Известно, что хроническое пьянство притупляет разум человека, мешает ему правильно оценить свое положение, ведет к апатии, беспечности. Пьяница безволен, интерес к активной борьбе за улучшение своей судьбы постепенно вытесняется у него единственным стремлением—любыми средствами удовлетворить свою тягу к алкоголю. Все это, естественно, на руку угнетателям, для которых хороши любые средства, способные внушить людям рабскую покорность своей судьбе.

Немалую роль в распространении алкоголизма сыграла религия. Спиртные напитки были неизменным спутником религиозных обрядов. В деревнях существовал обычай справлять престольные праздники, сопровождавшиеся многодневным повальным пьянством. Стоит только посмотреть картину великого русского художника В. Г. Перова «Сельский крестный ход на Пасхе», чтобы ясно представить, во что превращались религиозные обряды, сопровождаемые обильными «возлияниями». На первом плане картины: шатаясь и держась за крыльцо, выходит из избы пьяный священник. Впереди него — осовелые певчие. Оборванный пьяный человек несет перевернутую кверху ногами икону, а сами хозяева дома уже совершенно утратили человеческий облик — одного, мертвецки пьяного, отливают водой, другой валяется под крыльцом в грязи, как некое четвероногое хрюкающее животное. В таком то не знающем границ, безудержном пьянстве проходили в деревнях все престольные праздники. Длившиеся иногда по нескольку дней попойки заканчивались повальными драками: дом шел на дом, село на село. Тяжелые увечья, убийства — вот результаты таких религиозных гуляний. А в итоге — не убранный вовремя урожай, в доме голодные дети, и надо идти за кусок хлеба в еще большую кабалу к кулаку и помещику.

В погоне за прибылью винозаводчики и кабатчики шли на всевозможные злоупотребления, не гнушаясь, сбывали под видом водки и вина самые различные смеси, которые не столько пьянили, сколько отравляли людей. В связи с этим настолько участились случаи увечий, сумасшествий и смертей, что в ряде областей царской России народ, спасая себя, прекращал пить.

Впервые против спаивающей политики правительства организованно выступили в 1858 г. цехи сапожников и столяров Литовского края, которые твердо договорились между собой, что никто из членов этих цехов не будет больше пьянствовать. Вскоре их примеру последовали жители Тульской, Саратовской, Курской, Пензенской и других губерний царской России. Люди — где устно, а где письменно, кто отдельно, а кто в составе всех окрестных жителей давали зарок больше не пить и строго следить за тем, чтобы это обещание неукоснительно соблюдалось всеми. Провинившихся строго наказывали.

Чиновники, увидев, какой убыток наносит казне такое воздержание, забеспокоились и начали принимать различные меры, чтобы подбить людей на посещение питейных заведений, на покупку в лазках спиртных напитков. Но давшие зарок не пить долгое время держались стойко. Вот о каком случае рассказывает один из очевидцев. В деревню приехал управляющий питейными сборами, в его присутствии местное начальство собрало крестьян, которым был задан вопрос, почему они перестали пить вино.

Так, не желаем, — отвечали крестьяне.

— Отчего же не желаете?

— Очувствовались. Это вино один разор хозяйству.

И так твердо стояли на своем, что, когда начальство для соблазна выставило даром бочку водки, крестьяне вылили ее в реку.

Замечательный русский критик и публицист Н. А. Добролюбов с восторгом отзывался об обществах трезвости, которыми народ показал, как велика в нем нравственная сила, властно зовущая к трезвой жизни.

Все честные люди, представители разных сословий русского общества, приветствовали борьбу с пьянством и активно помогали ей.

Интересным примером в этом отношении может служить общество трезвости в подмосковном селе Нахабино.

Всем членам этого общества вручали членский билет, устав и брошюры о вреде пьянства.

Благодаря активной деятельности этого общества трезвости, пользовавшегося большой популярностью, за 7 лет избавилось от пьянства 30000 человек.

[1] К. Маркс. Капитал. Т. I, Госполитиздат, М., 1963, стр. 770 (примечание).

 [2] К. Маркс и ф. Энгельс. Соч., Госполитиздат г, М.—Л., 1929, стр. 395—396.

 [3] В. Е. Рожнов. Пьянство — общественное зло. М., Воениздат, 1960, 13 стр.

[4]  М. Горький. Собрание соч. Т. 7, M., 1950, стр. 193—195.